«Россия произносит имя казака,
Как орел клёкот»
Хлебников В.В.
Далеко-далеко отсюда, за тысячи вёрст от вольных донских степей, курганов и плавней, звучит чужая, незнакомая речь. Незнакомые люди приходят на чистое, ухоженное кладбище, дабы воздать должное памяти своих усопших родственников. Всё идёт своим чередом, и только надпись на одиноком надгробном камне, прочитанная мимоходом, вызывает недоумение. «Здесь покоится Григорий Нефёдов. Казак станицы Грушевской». Любопытные обыватели задаются вопросом: откуда взяться станице в чопорном американском городе? Наверное, тут кроется какая-то ошибка. Но короткий текст, выбитый славянской кириллицей и латинским шрифтом, неумолим. Зададимся вопросами и мы с Вами. Почему, умирая на чужбине, этот человек, имевший американское гражданство, приказал написать на своём надгробье название давно утраченной малой родины. Почему, имея заслуги и воинские чины, он всем титулам предпочёл гордое звание «казак». Чтобы ответить на эти вопросы, нужно понять простую истину: слово «казак» означало не только национальную принадлежность, а слово «станица» - не только место проживания.
Казаки действительно жили в станицах. Это известно каждому. Однако они не случайно отказались от привычного в Средней полосе слова «село». И связано это было отнюдь не с сиюминутной прихотью, а с коренным отличием в образе жизни. Действительно, если русский крестьянин селился на земле по воле и капризу своего барина, то казак становился на земле. Становился крепко и надолго и стоял на своём до смерти. Если село целиком и полностью принадлежало своему хозяину, вместе с крестьянами, то станица принадлежала казаку. Если существование села зависело от воли доброго или злого барина, то существование станицы зависело только от доблести и отваги казаков. Самостоятельно стоять на земле сложнее и опаснее. Кроме уд и воинских умений, нужно иметь чувство ответственности за свои слова и дела. Эти качества казакам прививали с детства через систему уникальной демократии, апогеем которой был казачий круг. Понятия «круг» и «станица» связаны между собой неразрывно. Будучи высшим законодательным органом, круг собирался из станичников. Именно на кругу принимались решения, от которых зависело, как станица будет жить и развиваться в дальнейшем. Таким образом, станица была не просто административной единицей. Станица являлась особым институтом казачьего общества, через который казаки реализовывали Богом данное право на личную свободу.
Базовыми понятиями, на которых строилась станичная жизнь были Вера, Терпимость, Свобода совести и Согласие. «Слабого не обижай, сильного не бойся» — вот основополагающее правило станичников Дона.
Как не пытаются московские горе-историки опорочить свободное общество Русского Юга, непреложным остаётся факт: казаки не не знали религиозных распрей. Религиозная нетерпимость, преследования за веру им были не ведомы. В станицах торжествовал принцип согласия, однако, если кто-нибудь придерживался отличных от большинства взглядов, в том числе религиозных, он имел право вместе с единомышленниками организовать свою станицу. Так в среде казачества, исповедовавшего по преимуществу христианство, в границах городка сосуществовали татарские или калмыцкие станицы, населённые мусульманами или буддистами.
Такой жизненный порядок манил и притягивал, однако, попасть в круг избранных, и в прямом, и в переносном смысле было нелегко. Человека принимали в казаки лишь после того, как он делом доказывал свою отвагу, благородство, чувство товарищества и честность. Если круг одобрял кандидатуру, то казак отныне приписывался к станице. Теперь, где бы он ни жил, куда бы его ни заносила нелёгкая казачья судьба, он оставался казаком своей станицы, где был его дом и земля, в которой росли его дети, в которой он осуществлял свои права свободного, независимого человека. Каждый год казак, как пчела, нёс опыт далёкой жизни неведомого края в круг своих братьев, в родную станицу.
Вдумайтесь, слова «станица», «стан», «становой хребет» - однокоренные. Действительно, идеальная, невиданная нигде в мире система казачьего самоуправления, в полном объёме реализуемая через институт станиц, была опорным костяком, становым хребтом казачьего общества. И не случайно осмыслить опыт казачьего самоуправления именно на Дон приезжали и профессор, идеолог анархизма — князь Крапоткин, и идеолог марксизма Плеханов, и идеолог социал-революционного террора Савенков (Куликов К.К.). Не случайно именно на Дон бежали белые офицеры.
«Все промелькнули перед нами, все побывали тут». Потому то Дон был основой силы и стабильности Русского государства. И если взглянуть на гражданскую войну более глубоко, то, по сути дела, она стала венцом противостояния казачества и покрасневшей до боли в глазах, обезглавленной России. Однако это тема отдельной статьи.
Пришедшие в семнадцатом году к власти коммунисты, поставив своей целью тотальное истребление казачества, варварски разоряли и уничтожали станицы. Многие не из тех, кому удалось выжить в кровавом аду гражданской войны, вернулись домой на пепелище.
Процесс постепенного стирания станицы с исторической и с географической карты замечательно описал Шолохов в своём «Тихом Доне». Несмотря на всю спорность своей личности, именно Шолохов дал наиболее полное и пока что единственное в мировой литературе описание трагедии казачьего народа:
«...А там, где прошлись палы, зловеще чернеет мёртвая, обуглившаяся земля. Не гнездует на ней птица, стороною обходит её зверь, только ветер, крылатый и быстрый, пролетает над нею и далеко разносит сизую золу и едкую темную пыль.
Как выжженная палами степь, черна стала жизнь Григория. Он лишился всего, что было дорого его сердцу».
В этих заключительных словах романа заключается вся бездонная скорбь казака, оставшегося без своей станицы.
О преступлениях красных сатанистов сегодня сказано много. Однако рюриковская и романовская Русь порою вёла себя по отношению к казакам ничуть не лучше. Потомки старобоярской «аристократии», сидя в Москве и Петербурге, принимали решения, направленные на то, чтобы всячески ослабить этот станичный становой хребет казачества. Ещё бы! Им, привыкшим к холопству подданных было нестерпимо видеть на своём порубежье вольную, свободную жизнь. Здесь и кроется основная стратегическая ошибка российской власти. Вместо того, чтобы применить бесценный опыт казаков в области демократического устройства, самодержавие взяло под контроль колоссальную мощь казачества, чтобы всячески регламентировать жизнь казака и загнало его в единые, приемлемые для себя рамки служения. Не покорное, свободолюбивое племя стало служить покорению непокорных ради сохранения остатков казачьего самоуправления.
Эта трагедия продолжается и сегодня. Напрашиваются неутешительные выводы: во-первых, все благие речи о строительстве демократии насквозь фальшивы, и, во-вторых, современной российской власти свободные люди просто не нужны, а даже представляют для неё опасность. Поэтому не признаётся право казаков называться народом, не признается геноцид казачества, не признаётся священное право казаков на землю.
Но далеко-далеко отсюда, на земле Америки стоит надгробье с надписью:
«Здесь покоится Григорий Нефёдов. Казак станицы Грушевской».
Эта надпись должна стать для нас, живущих на Дону и Кубани, на Волге и Тереке, Енисее и Амуре, своеобразным призывом к тому, чтобы не селиться, а стоять, на своей земле. Стоять в полный рост, гордо подняв голову. Так, как это умели наши славные предки.
Назад
